сильна его боль, принимается топать ногами.
[1] Что вы, наморщивши лбы, в лицо мне уперлись, Катоны,
И осуждаете труд новый своей простотой?
В гладком рассказе моем веселая прелесть смеется
Нравы народа поет мой безмятежный язык.
[5] Кто же не знает любви и не знает восторгов Венеры?
Кто воспретит согревать в теплой постели тела?
Правды отец, Эпикур, и сам повелел нам, премудрый,
Вечно любить, говоря: цель этой жизни-любовь.
Нет ничего нелепее глупых человеческих
предрассудков и пошлее лицемерной строгости.
СХХХШ. Окончив эту речь, я позвал Гитона
и говорю ему:
Расскажи мне, братец, но только по чистой
совести, как вел себя Аскилт в ту ночь, когда он
тебя у меня выкрал: правда, что он не спал до тех
пор, пока, наконец, тебя не обесчестил? Или же
он, действительно, удовольствовался тем, что
провел всю ночь одиноко и целомудренно?
Услышав такие слова, мальчик приложил
руки к глазам и торжественно поклялся, что со
стороны Аскилта ему не было причинено
никакого насилия.
[Подавленный своими приключениями, я
находился, разумеется, совершенно не в своем уме
и сам хорошо не знал, что говорил. В противном
случае, зачем же было вспоминать о прошлом и
