– И покажу, – отвечал Каллий, – если и вы все
представите, что кто знает хорошего.
– Никто не возражает тебе, – отвечал Сократ,
– и не отказывается сообщить, какое знание он
считает наиболее ценным.
[4] – Если так, – сказал Каллий, – скажу вам,
что составляет главный предмет моей гордости: я
думаю, что я обладаю способностью делать
людей лучшими.
– Чему же ты учишь? – спросил Антисфен. –
Какому-нибудь ремеслу или добродетели?
– Справедливость, не правда ли, –
добродетель?
– Клянусь Зевсом, – отвечал Антисфен, –
самая бесспорная: храбрость и мудрость иногда
кажется вредной и друзьям, и согражданам, а
справедливость не имеет ничего общего с
несправедливостью.
[5] – Так вот, – сказал Каллий, – когда и из вас
каждый скажет, что у него есть полезного, тогда и
я не откажусь назвать искусство, посредством
которого я это делаю. Ты теперь, Никерат,
говори, – продолжал он, – каким знанием ты
гордишься.
– Отец мой, – сказал Никерат, – заботясь о
том, чтоб из меня вышел хороший человек,
заставил меня выучить всего Гомера, и теперь я
